Эпоха Последних Слов. Глава вторая - Близнецы.

    ГЛАВА II. БЛИЗНЕЦЫ

    Великий магистр визгливо, надрывно смеялся, вцепившись обеими руками в копье, пригвоздившее его к трону. Мелко дрожали обвисшие складки на тощей старческой шее. Из неестественно растянутого рта толчками выплескивалась кровь, отчего смех то и дело сменялся хриплым бульканьем. Ногти магистра оставляли на гладкой поверхности древка длинные белые борозды.

    За высокими стрельчатыми окнами покоев не было видно неба из-за птиц: ворон и сов. Они бились в стекла, пытаясь ворваться внутрь, стремясь забрать то, что принадлежало им по извечному праву. На их крыльях душа магистра должна отправиться в бездну.

    Рихард не слышал птиц, все вокруг заполнял захлебывающийся хохот прибитого к трону мертвеца. Он знал, что произойдет дальше. Он уже видел этот сон. Ночь за ночью ему являлись костлявые бледные пальцы, скребущие по деревянной смерти.

    Голова магистра запрокинулась, рот невероятно широко распахнулся, и изнутри, распирая хлипкое горло, ломая хрупкие челюсти, вместе с лающим смехом поползло нечто черно-красное, пузырящийся комок перьев и рваной плоти. Рихард чувствовал, как от привычно-невыносимого зрелища подступает к подбородку тошнота, но не имел возможности ни уйти, ни отвернуться. Сны не дают нам свободы воли. У них другая задача.

    Ворона, выбравшаяся из убитого магистра, расправила мокрые крылья, уставилась блестящими глазами на рыцаря, который прекрасно помнил, что она должна сказать.

    - Аррр-грррим! - каркнула птица. - Гаррр-грррим!

    От ее резкого, пронзительного голоса Рихард вздрогнул.

    И проснулся.

    Бескрайнее покрывало звездного неба, раскинувшееся высоко над ним, всего за мгновение успокоило перепуганную душу, погасило вспышку паники. Чуть ниже неба со скрипом покачивали кронами тонкие, изящные сосны. Под этими соснами, под этими звездами зло не имело истинной силы. По ту сторону реальности он постоянно сомневался в том, что сможет проснуться. Но здесь, на уютной лесной поляне, выбранной ими для ночлега, подобному страху не оставалось места. Здесь важным становилось другое. Причины кошмаров. Смысл вороньих слов.

    Тяжело дыша, Рихард приподнялся на локтях, огляделся, встретился взглядом с Вольфгангом, сидевшим у потухшего костра. Брат был не на шутку встревожен.

    - Опять? - спросил он.

    - Да, - кивнул Рихард. - Опять.

    - Великий магистр?

    - Он самый, - Рихард медленно встал, подошел к кострищу, уселся рядом с братом. - Мертвый великий магистр. Его светлейшее высочество сир Йоганн Раттбор, семнадцатый лорд-архитектор Заставных Башен, Старший Целитель, главнокомандующий силами Святого Ордена Паладинов.

    - Не поминай Орден всуе, брат.

    - Я устал, Вольф. Не дави на меня.

    - Но...

    - Ордена больше нет!

    Вольфганг немного помолчал, собираясь с мыслями, потом сказал глухо — больше себе, чем собеседнику:

    - Возможно, все беды из-за того, что мы нарушаем свои обеты.

    Рихард резко поднялся:

    - Возможно, все беды из-за того, что мы цепляемся за обеты, хотя мир вокруг существует уже по совсем иным законам! Или ты забыл, братец? Месяц назад ты ведь тоже стоял в том зале, вместе со мной! Ты видел там то же, что и я: убитого Раттбора, огромные стаи птиц снаружи... ты видел ворону.

    - Верно. Но не оставил прежние идеалы. Я почитаю скипетр и кадило, верю в праведность наших... соратников и учителей. Я действительно последовал за тобой в покои великого магистра в тот вечер и действительно столкнулся с вещами, способными поколебать любые убеждения, разбить в прах любые доводы. Но эти ужасы лишь укрепили меня, как ледяная вода усиливает раскаленный клинок. Потому я сплю спокойно, а ты... мучаешься от видений.

    - А тебе не приходило в голову, что таким образом мне пытаются что-то сказать? - язвительно спросил Рихард. - Мы ведь с тобой никогда не были особенно подвержены ночным кошмарам, братец, не правда ли? А теперь я каждую ночь вижу одно и то же, раз за разом слышу это странное слово. Такое чувство, будто до меня пытаются достучаться, сообщить нечто важное, нечто такое, что мы не сумели понять сразу, там, в покоях Раттбора.

    - Какая-то мистическая чушь. Ты просто испытал сильное потрясение, и потому...

    - Мистическая чушь? - Рихард вдруг улыбнулся. - А птицы, на наших глазах утащившие тело великого магистра через разбитое окно — не мистическая чушь?

    Вольфганг пожал плечами:

    - Так или иначе, это вовсе не означает, что твои сны — вещие.

    - Это означает, что вселенная свернула на другую тропу, и на этой тропе уже недостаточно скипетра и кадила, чтобы оградить нас от ужасов бездны. Наоборот, прежние символы утратили силу, перестали иметь значение. Тысячи наших соратников, обладавших не менее истовой верой в Орден и его дело, месяц назад по неизвестной причине превратились в стаю обезумевших зверей. Наш магистр, лорд-архитектор, человек, которому мы безоговорочно повиновались, речам которого внимали с истинным благоговением, погиб — и его унесли птицы. Птицы! Ты сохраняешь верность идеалам и традициям, но отказываешься посмотреть правде в глаза. Вспомни Клятву Паладинов! Мы же приносили ее вместе!

    - Не надо, брат! - попросил Вольфганг почти жалобно. - Не...

    - Клянусь хранить и преумножать! - ритмично произносил Рихард чеканные строки старой орденской клятвы, слова его гулким эхом отдавались под сводами ночного леса. - Клянусь созидать и исцелять ради торжества света над тьмой! А если нарушу я свои обеты, если, предав истину, ступлю на путь лжи, пусть душа моя ввергнута будет в предвечный мрак, пусть когтями разорвут ее совы и вороны, обитатели беспросветных чащ... помнишь? Совы и вороны, Вольф! Они пришли за ним, и мы оба знаем это!

    - Но ведь магистр....

    - А что нам известно о магистре или его делах? Человек слаб, но чем выше он стоит, тем слабее становится. Пророчество исполнилось, появление птиц свидетельствует лучше любых документов о том, по какому пути он двигался. Никто и никогда раньше не слышал о подобном! Часто ли птицы уносят людей? А тут фигура речи, просто пустая красивая фраза, вдруг воплощается в жизнь! Мы стояли там и все видели.

    - Да я до сих пор понятия не имею, что мы видели!

    - Врешь! Причем, не мне, а себе врешь! Ты все отлично помнишь и отлично понимаешь, но отказываешься в этом признаться! Наш возлюбленный наставник, лорд Раттбор ввергнут в предвечный мрак, а с ним и весь Орден. История Паладинов закончилась тем вечером. Башни сгорели, в них погибли архивы! Сами рыцари или перебиты или бродят по окрестным полям, выкрикивая нелепую околесицу и размахивая обломками мечей.

    - Не все! - возразил Вольфганг. - Кроме нас, есть и другие, сохранившие рассудок!

    - О, да, я их видел. Хорошо разглядел, как эти... светочи разума, пользуясь суматохой, выламывали дверь в орденскую сокровищницу или накачивались до беспамятства медовухой в погребах. Сколько бы рыцарей ни уцелело, Ордену уже не возродиться. Его время прошло. Наверное, ты единственный, кто еще готов проповедовать прежние идеалы и следовать им.

    - Ну хорошо, - Вольфганг поднял руки над головой, словно признавая свое поражение. - Хорошо. Но тогда объясни мне, Рихард, почему ты согласился последовать за мной? Почему помогаешь нести книги к алхимикам? Почему, когда мой конь пал, ты отпустил своего? Зачем все это, если теперь значение имеют другие вещи?

    Рихард молчал. Они долго смотрели друг на друга, одинаково высокие, широкоплечие, светловолосые. На удивительно похожих лицах застыло одно и то же выражение — сердито сдвинутые брови, прищуренные глаза, плотно сжатые тонкие губы. С раннего детства, когда различить их могла только мать, братья гордились своим сходством и всячески подчеркивали его: носили одну и ту же одежду, единообразно заплетали волосы, одинаково двигались, говорили, дрались. В пятнадцать лет, упав с лошади, Вольф обзавелся длинным шрамом на спине, но уже через несколько недель такой же появился и у Риха. Став послушниками в Ордене Паладинов, они получили абсолютно идентичные комплекты доспехов, а для того, чтобы наставники и офицеры все-таки могли определить, с кем конкретно имеют дело, на правых наплечниках близнецы выцарапали начальные руны своих имен - «Р» и «В».

    Они никогда не расставались, очень редко ссорились, понимали друг друга с полуслова, и каждый всегда готов был вступиться за другого в споре или схватке. Братья представляли собой единый монолит с двумя лицами, который казался нерушимым, но все же дал трещину месяц назад, в покоях на вершине Заставной Башни, когда окровавленная ворона, сидя на лице магистра, прокричала свое проклятье.

    - Сдаюсь, - сказал наконец Рихард. - Я наговорил много глупостей. Прошлое ушло, но книги, что мы несем, сохранят его в себе. Прошлое ушло, но в нас по-прежнему течет одна кровь. Поэтому можешь рассчитывать на меня. Как раньше. Мир?

    Он протянул руку, и Вольфганг без промедления пожал ее, широко улыбнувшись.

    - Твои кошмары вскоре прекратятся, брат. Вот увидишь.

    - Мне бы такую уверенность. Сколько еще до рассвета?

    - Немало. Ты поспал всего пару часов. Может, снова ляжешь?

    - Ни за что. Глаз не сомкну до следующего заката. Разведем огонь?

    - Пожалуй. И еще... - Вольфганг многозначительно подмигнул. - У меня осталась почти не тронутая бутылка вина.

    - Это когда я засыпал, она была «почти», а сейчас, наверно, уже основательно тронутая?

    - Возможно, незаметно подкрались враги и немного поуменьшили наши запасы, но на пару достойных порций грога должно хватить.

    - Великолепно.

    Братья быстро соорудили костер, подвесили над ним черный от копоти котелок с вином и ароматными пряностями. Вдыхая запах закипающего грога, вглядываясь в языки пламени, плящущие на сложенных шатром поленьях, каждый из них думал об одном и том же: о реке времени, которая, как и любая другая река, течет только в одном направлении. О девушках, что ждали их теплыми летними вечерами, о матери, что ждала их всегда, о верных друзьях, чей голос им больше никогда не услышать. Каждое мгновение уникально и бесконечно — в башнях Паладинов этой заповеди учили в первую очередь: так юных послушников готовили к суровому быту рыцаря, полному смертей, расставаний и горя. Случившееся однажды больше не повторится, но навсегда запечатлит себя в вечности, а потому цените моменты счастья, запоминайте их, носите с собой — тогда вам будет, ради чего сражаться.

    Братья хорошо усвоили эту простую истину, и в течение последнего месяца только она не давала им сорваться в беспросветную пропасть отчаяния. Теперь они хранили жизни тех, кто погиб, обезумел, бесследно сгинул в хаосе, обрушившемся на мир.

    ***

    К полудню близнецы выбрались на широкий тракт, ведущий на юго-запад. До крепости алхимиков, конечной цели их путешествия, оставалось еще около четырех суток пути. Здесь, в приграничных землях, несмелое освоение которых началось лишь после подписания мирного договора с орочьими каганатами около полувека назад, редко встречались деревни, поля или фермы. С обеих сторон серой, непроглядной стеной возвышался старый лес. Иногда на дорогу выходили ворота хорошо укрепленных усадеб, но людей не было ни видно, ни слышно. В прошлом году братьям довелось сопровождать караван, шедший к алхимикам по этому пути, а потому они знали, что впереди должен стоять большой постоялый двор.

    - «Медвежий дом», - настаивал Рихард. - Я точно помню!

    - Ничего подобного. «Медвежий угол». «Угол»! В этом есть смысл: в глухой чаще, на самой окраине цивилизованного мира прячется уютный уголок спокойствия.

    - Смысл, может, и есть, - кивнул Рихард. - Но только называется он «Медвежий дом».

    - Да с чего бы ему вдруг так называться?

    - Откуда я знаю! Но память меня не подводит.

    - Посмотрим, как ты запоешь, когда увидишь вывеску!

    - Торжествующе запою.

    Братья бодро вышагивали по пустынному тракту, который уже начал понемногу сдаваться под напором леса: между колеями, там, где колеса бесчисленных телег не утрамбовали почву до каменной твердости, поднималась тонкая поросль дикой малины, а обочины захватывала буйно разросшаяся крапива. Всего за месяц ширина дороги уменьшилась на треть. Пожалуй, к осени пройти здесь станет невозможно.

    Заплечные мешки братьев совсем не тяготили их — внутри не оставалось ничего, кроме нескольких книг, летописей Ордена, спасенных ими из пожара. Что касается провианта, на двоих теперь приходилось три сухаря, яблоко, сушеная рыбина и наполовину пустая коробочка со специями. Постоялый двор со спорным названием должен был стать не только местом отдыха, но и источником снеди.

    - Зря ты сомневаешься в моей памяти, - сказал Рихард. - Вот впереди поворот. Сразу за ним мы увидим огромный дуб, занимающий половину дороги. От этого дуба до нашего «Медвежьего дома» не больше трех миль.

    Вольфганг пожал плечами:

    - От того, что ты часто упоминаешь вымышленное название, оно не станет реальностью.

    - Хватит притворства! Признай свою неправоту сейчас, и сможешь избежать позорного поражения в дальнейшем.

    Смеясь, братья миновали поворот.

    - Ну, что я говорил! - воскликнул Рихард. - Вот и...

    Они действительно вышли к дубу. Гигантское, сказочно старое дерево сильно выступало из относительно ровной стены леса, словно выползая на дорогу. Могучие корни разбегались в разные стороны узловатыми щупальцами, ствол, обхватить который не смогли бы и четверо мужчин, слегка накренился вперед, отчего иллюзия застывшего движения становилась сильнее. Большая часть ветвей давно высохла, но на некоторых еще росли зеленые листья.

    Дуб стоял здесь давно, и год, миновавший с той поры, как братья проходили мимо него в прошлый раз, казался мгновением на фоне столь долгой жизни. Но кое-что изменилось.

    Год назад на нем не было повешенного.

    Веревка слабо поскрипывала под тяжестью грузного тела. Длинные светлые волосы падали на лицо, милосердно скрывая его от посторонних взглядов. По одной из босых ступней медленно ползла черная мохнатая гусеница. Перед тем, как вздернуть, человека раздели и разули, оставив лишь льняную исподнюю рубаху.

    - Недавно совсем, - пробормотал Вольфганг. - Стервятники не успели слететься.

    Рихард поморщился: любое упоминание о птицах будило в нем отзвуки того, что он видел во снах. Повешенным, по крайней мере, ничего не снится.

    Вольфганг огляделся. Лес вокруг молчал и не давал подсказок. Лес видел все, наблюдал за последними секундами жизни этого человека, а теперь так же пристально смотрел на братьев и не собирался делиться с ними своими секретами.

    - Может, он сам? - неуверенно спросил Рихард. - От безысходности?

    - Ну, влезть наверх, привязать веревку и прыгнуть мог, - сказал Вольфганг. - Но сам вряд ли пришел сюда босиком, да без штанов.

    - Верно... постой-ка, а что у него на груди?

    - Где?

    - Вон, на рубахе, под волосами. Вроде бы вышивка зелеными нитями.

    - Зелеными? Это не... - Вольфганг проследил за взглядом Рихарда и побледнел. - Знак?

    - Похоже на то.

    - Надо снимать бедолагу. Ну-ка, подсади меня...

    С помощью брата Вольфганг забрался на нижнюю ветку, соседнюю с той, на которой была закреплена петля. Вытащив кинжал, он принялся рубить веревку. Отсюда ему без труда удавалось различить узор, вышитый с правой стороны от ворота рубахи. Роза о четырех лепестках, а внутри — меч, становящийся цветком. Герб Ордена.

    Только после пятого удара веревка порвалась, и погибший рыцарь упал на траву. Волосы разметались, открыв начинающее синеть лицо с правильными, некогда приятными чертами, обрамленное аккуратной бородкой. Несчастный был лишь на несколько лет старше братьев.

    - Знаешь его? - спросил Вольфганг, спрыгнув следом.

    - Нет. Никогда не видел. А ты?

    - Тоже. Наверное, не из нашей Заставы.

    - Интересно, откуда он ехал?

    - Гораздо интереснее, почему не доехал.

    - Да уж.

    Близнецы срезали с шеи заскорузлую петлю, оттащили тело с дороги настолько далеко, насколько позволил бурелом, положили под упавшей березой, завалили хворостом. Такого кургана не хватит, чтобы защитить тело от лесных зверей, но укрыть от глаз прямоходящих хищников он в состоянии.

    Отсалютовав неизвестному соратнику, братья вернулись на тракт и продолжили путь. Только теперь им стало не до шуток или споров: положив ладони на рукояти мечей, они встревоженно озирались, напряженно замирали при каждом шорохе в чаще. Лесная тишина соткана из скрипов и шелестов, шуршания и шепотов — она без труда поглотит звук шагов, а те, кто расправился с Паладином, могли оставаться поблизости.

    Через три с половиной мили близнецы добрались до постоялого двора. Покосившийся двухэтажный дом, стоявший чуть в стороне от дороги, утопал в зарослях малины. Черные дыры окон безучастно пялились в пространство, и выдержать этот пустой взгляд оказалось не так-то просто. Тракт здесь был перегорожен внушительным бревном, лежащим на двух пнях на высоте груди. Рядом стоял, облокотившись на бревно, высокий тощий человек в пестрой одежде, сшитой из разноцветных лоскутов. Голова его была чисто выбрита, и всю правую сторону ее покрывала татуировка, в невнятной мешанине которой отчетливо выделялись изображения трех черепов.

    Увидев рыцарей, тощий расплылся в улыбке, продемонстрировав полное отсутствие зубов, радостно захлопал в ладоши.

    - Милошти прошим, хошпода хорошие! - прошамкал он, без перерыва моргая. - Рады, понимаш ли, приветштвовать ваш!

    - И ты здравствуй, - отозвался Рихард. - Не скажешь ли, как называется это место?

    - Отчехо ш не шкажать. Ижвештно, «Медвежий двор».

    Братья переглянулись.

    - Двор?

    - Он шамый. Раньше вывешка вишела, а потом шгнила.

    - А ты хозяин?

    - Можно и так шкажать. Но наштоящий хожяин-та тоже... шгнил.

    Слева с легким шорохом раздвинулись кусты, выпуская плечистого детину, заросшего черной бородой до самых глаз. В руках у него находилась внушительных размеров дубина, ощетинившаяся множеством ржавых гвоздей.

    - Начишто шгнил, - продолжал тощий. - И вы шгниете. Рытшари, шмотрю! - он указал на нефритовые фибулы, выполненные в виде орденского герба, которыми были застегнуты плащи братьев. - Давеча проежжал тоже один рытшарь. «Далеко ли до Жаштавных Башен», шпрашивал. Дык мы ему объяшнили, што он больше никуда не едет. Небошь, видали его, а? Так-то. Раньше вы на наш охотилишь, теперь наш черед.

    Рихард только сейчас вспомнил, что означает татуировка на голове шепелявого. Банда Трех Черепов объявилась в этих краях лет двенадцать назад и успела натворить немало черных дел, прежде, чем Паладины расправились с ней. В Ордене считалось, что банда уничтожена полностью, но, судя по всему, это было ошибкой.

    В одном из окон постоялого двора возникла хмурая женщина в лохмотьях и, вгромоздив на подоконник арбалет, направила его на близнецов. Еще двое человек, вооруженных луками, вышли на крыльцо. Шепелявый достал из сапога длинный нож, подмигнул хозяину дубины:

    - Удачный выдалша денек, да, штарик? Еще не пообедали, а штолько народу уже...

    - А у нас нет ничего, - сказал Вольфганг. - Сами надеялись найти, чем поживиться.

    - А нам и не надо, - сказал шепелявый. - У того рытшаря тоже нишего не было. Ражве ж все ради наживы делаетша? Надо жеж иной раж и для шебя, для души...

    Внутри постоялого двора вдруг послышалась какая-то возня.

    - Да гномова мать! - выругался шепелявый. - Уж ражберитесь там ш ними беж наш пока!

    Возня прекратилась, но тут же раздался протяжный треск, потом гулкий грохот, будто что-то тяжелое упало с большой высоты, а сразу за грохотом последовал рев — злой, хриплый, явно звериный.

    На какое-то мгновение внимание всех бандитов оказалось приковано к дверям постоялого двора. Именно в это мгновение близнецы начали действовать. Выхватив мечи, они бросились вперед, не сговариваясь, не планируя, но интуитивно чувствуя намерения друг друга. Время тренировок прошло, теперь клинки заточены, а противник не подаст тебе руку, сбив с ног. Теперь ты сам не станешь спешить с проявлением благородства, ведь единственной наградой за него будет удар в спину.

    С тяжелым стуком выстрелил арбалет, но болт, никого не задев, воткнулся в землю — туда, где только что стояли двое молодых рыцарей.

    Вольфганг атаковал шепелявого, который оказался на удивление умелым бойцом: легко отразив несколько хитрых выпадов, он сам перешел в наступление, несмотря на то, что его нож был почти втрое короче меча. Вольфгангу пришлось отступать, стараясь постоянно удерживать врага между собой и крыльцом, чтобы не получить стрелу промеж лопаток.

    Рихард напал на бородатого. Клинок сразу же застрял среди гвоздей дубины, бандит одним резким движением вырвал оружие из рук рыцаря. Рихард отпрыгнул, увернулся от размашистого удара, выхватил кинжал и, поднырнув под бревном, замер, ожидая, что предпримет бородач. Если бы тот попробовал преодолеть бревно снизу или сверху, то наверняка стал бы уязвим, пусть и на очень короткое время. Реши он обойти препятствие сбоку, Рихард успел бы повторить маневр в обратную сторону.

    Но бородач кинулся на помощь шепелявому, заходя к Вольфгангу справа. Тот вряд ли смог бы противостоять сразу двоим, да и тяжелая дубина не оставляла клинку никаких шансов.

    Женщина в окне спешно взводила арбалет, лучники на крыльце уже натянули тетивы, целясь в открывшегося Рихарда. Расстояние не превышало двадцати шагов, нечего было и думать увернуться от стрел, хотя еще имелась в запасе пара секунд, чтобы нырнуть в кусты на обочине. Но вместо этого Рихард размахнулся и метнул кинжал в спину бородача — метнул по всем правилам, так, как их учили в Заставных Башнях. От подобных бросков не всякая кольчуга спасает, а на бандите была только старая кожаная куртка. Кинжал угодил в основание шеи, вошел глубоко, почти по самую рукоять. Выронив дубину, бородач сделал три неуверенных шага в сторону, нелепо взмахнул руками и повалился на землю, так и не издав ни звука.

    Но Рихард этого уже не увидел. Потому что лучники спустили тетивы сразу после его броска. Одна стрела, летевшая слишком низко, чиркнула по бревну и, переломившись, ушла в сторону. А вторая попала рыцарю под левую ключицу. Удар был такой силы, что Рихарда опрокинуло на дорогу. Небо, налитое густой синевой, распростерлось над ним, готовое принять блудного сына. Он не чувствовал ни боли, ни страха, и, несмотря на то, что левая рука отказывалась повиноваться, попытался подняться. Ему почти удалось, оставалось только встать с колен, но тут еще одна стрела ткнула его в ребра, а арбалетный болт, выпущенный из окна второго этажа, пригвоздил правую ладонь к земле.

    Боли по-прежнему не было. Тело словно бы не принадлежало ему — чужая плоть, мягкая, податливая, безразличная. С удивлением оглядывал Рихард торчащие из нее оперенные древки, не понимая, отчего такие невзрачные предметы обладают столь огромной властью. А потом небо обрушилось на него, разбилось на тысячи тысяч осколков, взвилось яростным вихрем и утащило в темноту, где все еще остервенело, истошно смеялся сир Йоганн Раттбор, погибший магистр погибшего Ордена.

    Шепелявый был слишком быстр, слишком верток, двигался, будто огромная ящерица, отрывисто, непредсказуемо. Каждый его удар напоминал вспышку молнии, а отражать молнии наставники не учили. Тем не менее, Вольфганг каким-то чудом справлялся, хотя и не видел возможности контратаковать.

    А потом шепелявый отвлекся. Взгляд, брошенный в сторону, на упавшего бородача, всего одно незаметное движение глаз — именно оно его и подвело. Меч противника рванулся вперед, описал в воздухе сверкающий полукруг, рассек правую руку до самой кости. Взвизгнув, татуированный бандит отпрянул, но Вольфганг уже шагал следом, развивая комбинацию, замыкая восьмерку, и лезвие расчертило врага наискось, от левого плеча до печени. Нож упал на землю, шепелявый медленно присел на корточки, зажимая ладонями распоротый живот. Меж пальцев сочились крупные, темные капли.

    - Штреляйте, гномова мать! - простонал он.

    Вольфганг повернулся к крыльцу, готовясь встретить смерть, как подобает рыцарю. Он только что одержал победу и пока попросту не способен был бояться: гнев битвы еще стучал в висках, пульсировал в венах, заглушая остальные чувства.

    Однако арбалетчица, стоявшая у окна наверху, исчезла, а на крыльце творилось нечто непонятное. Лучники не целились в молодого Паладина, одолевшего их сообщника, а стреляли внутрь постоялого двора, откуда доносились скрежет и треск. Вольфганг, решив воспользоваться милостью судьбы, ринулся к ним, но на половине пути замер: из темноты дверного проема на крыльцо выступил зеленокожий гигант, вооруженный двуручным каменным топором. Ростом он вряд ли превосходил людей, но плечи его были настолько широки, что протискиваться между косяками ему приходилось вполоборота. Вольфганг сразу узнал орка, хотя прежде не встречал ни одного.

    Орк навалился на лучников, с легкостью сбил обоих с ног. Первому он наступил на голову, раздавив череп, а второго, пытавшегося уползти, зарубил своей жуткой секирой. Стало тихо. Клыкастый варвар, щеку которого украшал кривой, бугристый, относительно свежий шрам, пристально рассматривал рыцаря, а тот лихорадочно вспоминал рассказы наставников о методах сражения с зеленокожими.

    Тут на крыльцо вышло — нет, не вышло, а выскочило — еще одно необычное создание. Вольфгангу доводилось видеть гномов, они часто приезжали в Заставные Башни, привозили оружие и доспехи, но этот мало походил на своих неповоротливых сородичей. Во-первых, каждый его шаг усиливался особыми четырехпалыми конструкциями, прикрепленными к ступням, благодаря чему он не переваливался с ноги на ногу, подобно гномьим купцам, а передвигался широкими плавными прыжками. Во-вторых, у него росли клыки: небольшие, но заметные, они поднимались из-за нижней губы в углах рта, придавая маленькому лицу злобное выражение. За спиной у гнома висела изрядно обшарпанная аркебуза.

    - Не боись! - крикнул гном. - Мы тебя не тронем! Спасибо за помощь!

    - За какую помощь? - удивленно спросил Вольфганг.

    - Так ты же отвлек этих дробоедов, - пояснил гном. - А так бы все, винтец нам...

    Он приблизился к шепелявому, еще продолжавшему тихо скулить в дорожной пыли. Дрожащими пальцами бандит пытался удерживать на месте выползающие внутренности, но, поскольку действовала у него теперь только одна рука, получалось не очень.

    - Ну что? - спросил гном. - Как тебе нравится теперь, а, гномова мать?

    Сняв аркебузу с плеча, он направил ее на умирающего:

    - Окажу последнюю милость. Не благодари — с твоей дикцией я вообще ничего не пойму.

    И выстрелил в упор.

    Отвернувшись, Вольфганг еще раз взглянул на орка, убедился, что никакой угрозы от плечистого варвара пока не исходит, и осмотрелся в поисках брата.

    ***

    Рихард еще дышал — он слышал это. Рихард еще жил — он знал это. С пеленок между близнецами установилась тесная связь, незаметная и непонятная прочим. Они чувствовали боль друг друга, угадывали мысли, эмоции, желания. Если орденская служба вдруг разлучала их, в сердцах возникала пустота, незаполняемая, неизбывная — ни одна беда в мире не могла ввергнуть в такую тоску. И сейчас Вольфганг не ощущал в груди ничего похожего. Значит, Рихард пока оставался здесь, с ним. Иссиня-бледный, неподвижный, но живой.

    Орк, которого звали Гром-Шог, помог перенести лишившегося сознания рыцаря в постоялый двор, где раненого уложили на импровизированную постель, собранную гномом по имени Роргар из мешков, шкур и плащей, найденных среди разбойничьих трофеев. Пока Вольфганг осторожно извлекал стрелы, его новые товарищи вскипятили воды и раздобыли где-то пару почти чистых бинтов. Раны тщательно промыли и перевязали.

    Вынужденные оставаться в постоялом дворе, они по возможности подготовились к предстоящей ночи: забаррикадировали дверь и заколотили окна, оставив одно на втором этаже для наблюдения за окрестностями. Всем троим было ясно, что Рихард находится на грани смерти. Он потерял много крови, а одна из стрел пробила легкое. Безымянные хозяева темных путей цепко держали его душу, и уже к утру могли забрать ее с собой.

    Разведя огонь в большом каменном очаге, орк с гномом сварили похлебку из сушеных овощей, целый мешок которых обнаружился в припасах бандитов. Помещение заполнил потрясающий аромат горячей еды. Несмотря на голод, Вольфганг не притронулся к пище — он и присесть не мог, все ходил из угла в угол, постоянно бросая тревожные взгляды на осунувшееся лицо брата, оранжевое в отсветах пламени.

    - Успокойся. Парень не доживет до рассвета, - пробурчал орк. - Уж я-то знаю.

    - Будь у меня кадило или хотя бы скипетр, - проскрипел зубами Вольфганг. - Мы бы тогда посмотрели, кто кого.

    - Погоди-ка, - сказал гном. - Как? Чадило?

    - Кадило. Вроде... горшочка на цепи. Инструмент Паладинов.

    - А?

    Вольфганг повторил.

    - Ну дык ведь! - воскликнул Скалогрыз, хлопнув себя по лбу. - Тут был еще рыцарь, утром попался этим сволочам, они его повесили! У него же имелась такая штука. Да-да! Мы с Рваной Мордой лежали связанные вон там, а тот ублюдок с черепами на башке обыскивал рыцаря прямо перед нами.

    - Где? - рявкнул Вольфганг, испуганный вспыхнувшей вдруг надеждой. - Где обыскивал?

    - Да вот здесь, кажись... погоди-ка...

    Гном отложил в сторону миску с похлебкой, спрыгнул с лавки и направился в соседнюю комнату. Заскрипело, зашуршало, потом что-то с хрустом сломалось.

    - Есть! - торжествующе крикнул гном, и появился в дверях, сжимая в руках объемистый сверток. - Вот рыцарские пожитки. Хорошо запрятали, гады!

    В белый орденский плащ были завернуты потертые кожаные сапоги, дорожная сумка, кольчужная рубаха, расшитые серебром штаны, широкий проклепанный ремень с надписью «Людвиг Стормвотер» на внутренней стороне. То, в чем нуждался Вольфганг, тут тоже было: небольшое кадило и стандартный орденский скипетр с крестообразным навершием, покрытый витиеватой резьбой. В дорожной сумке лежали три мешочка с разноцветными порошками. Людвиг Стормвотер щедро отплатил за то, что они сняли его с дуба. Вольфганг не мог поверить своему счастью: теперь брат был спасен.

    - Огня мне! - скомандовал он. - Быстро!

    Орк взял из очага горящую головню, подошел, встал рядом. Рыцарь высыпал в чашу кадила щепотку зеленого порошка, растер его пальцами по дну. Новый, едва различимый аромат разбавил кислый запах похлебки. Взяв головню, Вольфганг наклонил ее над чашей, слегка встряхнул, уронив две искры, от которых порошок мгновенно вспыхнул. Из кадила потек густой зеленоватый дым.

    - Ух ты! - изумленно воскликнул гном. - Вот так фокус!

    - Не волнуйтесь, - сказал Вольфганг. - Это целебный дым.

    - И что? Вылечит твоего брата?

    - Надеюсь. Порошки — давний секрет нашего Ордена. Их готовили алхимики по особым, тайным рецептам, известным только самым лучшим мастерам. Вдыхая мельчайшие частицы, из которых состоит дым, человек получает удивительную способность к восстановлению. Раны затягиваются, кровотечения прекращаются, рассасываются синяки. Однажды я сам видел, как рассеченная сабельным ударом икра полностью зажила меньше, чем за минуту. Даже шрама не осталось.

    - А на орков эта штука тоже действует? - спросил Гром-Шог.

    - Не знаю, - задумчиво ответил Вольфганг, ища взглядом, где бы пристроить кадило. - Не проверяли. Возможно, да, если нет какой-то роковой разницы в строении.

    - И сколько порошка надо для лечения?

    - Зависит от ранения. Рихарду, наверное, понадобится весь.

    - Весь?

    - Ну да. Но не волнуйтесь, в остальных мешочках — ингредиенты, я в любой момент могу приготовить еще, если будет нужда. Необходимые пропорции знаю, нас этому учат.

    - Полезный ты человек, - пробормотал гном. - Надо бы с тобой подружиться.

    Вольфганг повесил кадило на сучок над головой брата и, наконец-то успокоившись, сел на лавку, взял миску с похлебкой. Орк, тяжело переваливаясь, утопал наверх, сторожить у окна. Человек и гном неспешно разговаривали, делились впечатлениями от пережитых ужасов и перенесенных испытаний. Выяснилось, что Скалогрыз и Гром-Шог несколько дней назад миновали крепость алхимиков: ворота стояли наглухо закрытые, ни в окнах, ни на стенах не наблюдалось никаких признаков жизни. Особой цели у странного дуэта не имелось, поэтому гном был не против вернуться туда, сопровождая братьев.

    - В крепости спокойнее, - ворчливо сказал он. - Может, еще и объяснят, почему вдруг клыки начали у меня расти. А то уже кажется, будто превращаюсь в орка. Неплохо, конечно, быть орком, главное, чтоб мозги остались.

    - Да, некоторые объяснения не помешали бы, - согласился Вольфганг, посмотрев на окутанного зеленым туманом брата. - Например, почему безумие, охватившие всех вокруг, не коснулось нас. Правда, сомневаюсь, что алхимикам это известно.

    Он поднялся, добавил в кадило еще щепотку порошка. Рихард определенно стал выглядеть лучше: сквозь бледность проступил легкий румянец, дыхание выровнялось, исчезли хрипы. Сейчас он казался больным, но уже не смертельно раненым.

    - А табачку в той сумке не лежало? - поинтересовался гном. - А то трубка без дела пы...

    Гулко громыхая, слетел по лестнице орк, ввалился в комнату:

    - Тревога! Бабы идут!

    - Крабы? - удивленно переспросил Скалогрыз.

    - Бабы! Три штуки. С огнем.

    - Сюда? - недоверчиво посмотрел на него Вольфганг. - К нам?

    Орк не успел ответить — раздался требовательный, настойчивый стук в дверь.

    - Тихо! - хрипло прошептал гном. - Никого нет!

    - Мы знаем, что вы там! - прозвучал снаружи мелодичный женский голос. - Откройте, или нам придется спалить этот жалкий сарай!

    - С огнем, говоришь? - пробормотал Вольфганг.

    - Ага, - кивнул орк. - На посохе.

    - На посохе? О, Ушедшие Боги!

    - Ты думаешь о том же, о чем и я? - спросил гном. - Эльфийки?

    - Похоже на то...

    - С тремя нам не справиться.

    - Мы не причиним вам вреда! - вновь тот же голос. Его обладательница то ли читала мысли, то ли просто удивительным образом подслушивала их разговор. - Даем слово!

    Гном почесал бороду, глянул на Гром-Шога. Тот пожал плечами.

    - Хорошо, - сказал Скалогрыз. - Откроем. Может, им тоже нужен ночлег...

    Орк, поднатужившись, оттащил от двери подпиравшие ее лавки.

    - Сейчас, сейчас! - крикнул гном, поворачивая ключ в замке. - Еще секунду... Вот!

    Вольфганг никогда раньше не видел эльфов. Среди послушников ходили разные истории об этих существах, некогда правивших всем миром, но теперь сохранивших за собой лишь южные горы, на чьих вершинах они строили свои загадочные монастыри. Говорили, что у них правят и воюют женщины, а мужчины занимаются домашними делами. Судя по трем эльфийкам, стоявшим за порогом, это было правдой. Изящные, ярко украшенные доспехи плотно облегали стройные тела, в которых гибкость и грация гармонично сочетались с внутренней силой. Клинки, выполненные в виде полумесяцев, несмотря на явную декоративность, производили впечатление грозного и действенного оружия. На лицах, лишенных красоты в привычном смысле этого слова, читалась решительность и даже жестокость, а в глазах — Вольфганг опустил голову, не выдержав их взглядов — в глазах таилось ледяное безразличие долгих, очень долгих жизней. Они принадлежали иному миру, прекратившему свое существование много сотен лет назад.

    Эльфийка, шедшая чуть впереди, облаченная в оранжево-желтую броню, держала посох, над навершием которого висел маленький огненный шар, беспрерывно вращающийся и разбрасывающий искры. Он давал достаточно света, чтобы полностью разогнать тьму в обширном обеденном зале. Две другие были одеты в доспехи с синим отливом, покрытые затейливым узором, имитирующим морозные разводы на стекле.

    Гном учтиво поклонился, мазнув бородой по доскам пола.

    - Рады приветствовать! - провозгласил он. - Роргар Скалогрыз, к вашим услугам! А это, изволите видеть, Рваная Морда, хоть он настаивает на другом имени...

    - Нам нет до вас никакого дела! - прервала его оранжево-желтая эльфийка. - Мы пришли только за ним!

    И она указала на Рихарда, по-прежнему лежащего без сознания среди звериных шкур.